Денис Гаврилов: «Чтобы понять, в чем суть моего искусства, нужно быть хотя бы поверхностно знакомым с современной культурой»
Денис Гаврилов (ранее работал под псевдонимом Уранов) — художник, исследователь современного искусства, работает над диссертацией «Кураторский проект как художественный медиум». В томском художественном пространстве его работы мало представлены, так как большую часть своей творческой карьеры он работал и выставлялся в Краснодаре и Москве.
В Томске впервые произведения Дениса можно было увидеть на выставке «Регион 70» в 2013 году, позже в 2021 году на выставке «Снег в Котельной» и фестивале паблик-арта «мУкА. Склады искусства».
Его искусство концептуальное и сложное для восприятия зрителя, воспитанного на реализме. С одной стороны, оно не имеет ничего общего с местным контекстом, художественной традицией и школой, с другой — художник живет не в вакууме и то, что современное искусство только начинает приживаться в Томске, имеет отражение в объектах Дениса.
Это длинное и многослойное интервью-рассуждение об основных этапах карьеры художника, о влиянии на его искусство краснодарской художественной среды, московского образования и нахождения в Томске.
— В 2013 году я узнала, что есть такой художник Денис Уранов (тогда ты был еще Уранов). Твои работы появились на областной молодежной выставке «Регион 70». С тобой мы не виделись — работы принес кто-то из друзей. Ты, как я понимаю, тогда находился в Краснодаре в ЦСИ «Типография"* и к тому времени имел очень приличную выставочную историю. Почему тебе было важно участвовать в областной молодежной выставке?
— Да, я отчетливо помню историю нашего знакомства. Это было лето 2013-го года. На тот момент я заканчивал школу и готовился к поступлению в г. Краснодаре. Тесной связи с ребятами из «Типографии"* (в настоящее время центр внесен Минюстом в список организаций, выполняющих функции иностранного агента — прим. автора) я тогда еще не держал, даже несмотря на то, что в их пространстве у меня уже состоялся персональный проект. Сказать, что у меня сложилась тогда какая-то приличная выставочная история, я не могу: помимо персональной выставки в «Типографии"*, я имел лишь несколько «персоналок» в салонных галереях и несколько коллективных проектов, о которых сейчас уже никто и не вспомнит.
Но вернемся к нашему знакомству. Все началось с того, что еще живя в Томске, я безуспешно пытался мониторить происходящие события в городе, связанные с современным искусством. Долгое время мне не попадалось совершенно ничего и, наконец, я наткнулся в сети на проект под названием «сжечь нельзя сохранить», идея которого мне оказалась близка и мне захотелось ее поддержать своими работами. Я тогда сам прислал портфолио Николаю (томский художник Николай Исаев, соавтор проекта — прим. ред.) и спросил, планируется ли нечто подобное, после чего со мной связалась ты, предложив принять участие уже в областной молодежной выставке. Если говорить о важности этого события для моей биографии, то значимым оно мне показалось ввиду того, что в родном городе, на тот момент, я практически не имел выставок.
В Томске впервые произведения Дениса можно было увидеть на выставке «Регион 70» в 2013 году, позже в 2021 году на выставке «Снег в Котельной» и фестивале паблик-арта «мУкА. Склады искусства».
Его искусство концептуальное и сложное для восприятия зрителя, воспитанного на реализме. С одной стороны, оно не имеет ничего общего с местным контекстом, художественной традицией и школой, с другой — художник живет не в вакууме и то, что современное искусство только начинает приживаться в Томске, имеет отражение в объектах Дениса.
Это длинное и многослойное интервью-рассуждение об основных этапах карьеры художника, о влиянии на его искусство краснодарской художественной среды, московского образования и нахождения в Томске.
— В 2013 году я узнала, что есть такой художник Денис Уранов (тогда ты был еще Уранов). Твои работы появились на областной молодежной выставке «Регион 70». С тобой мы не виделись — работы принес кто-то из друзей. Ты, как я понимаю, тогда находился в Краснодаре в ЦСИ «Типография"* и к тому времени имел очень приличную выставочную историю. Почему тебе было важно участвовать в областной молодежной выставке?
— Да, я отчетливо помню историю нашего знакомства. Это было лето 2013-го года. На тот момент я заканчивал школу и готовился к поступлению в г. Краснодаре. Тесной связи с ребятами из «Типографии"* (в настоящее время центр внесен Минюстом в список организаций, выполняющих функции иностранного агента — прим. автора) я тогда еще не держал, даже несмотря на то, что в их пространстве у меня уже состоялся персональный проект. Сказать, что у меня сложилась тогда какая-то приличная выставочная история, я не могу: помимо персональной выставки в «Типографии"*, я имел лишь несколько «персоналок» в салонных галереях и несколько коллективных проектов, о которых сейчас уже никто и не вспомнит.
Но вернемся к нашему знакомству. Все началось с того, что еще живя в Томске, я безуспешно пытался мониторить происходящие события в городе, связанные с современным искусством. Долгое время мне не попадалось совершенно ничего и, наконец, я наткнулся в сети на проект под названием «сжечь нельзя сохранить», идея которого мне оказалась близка и мне захотелось ее поддержать своими работами. Я тогда сам прислал портфолио Николаю (томский художник Николай Исаев, соавтор проекта — прим. ред.) и спросил, планируется ли нечто подобное, после чего со мной связалась ты, предложив принять участие уже в областной молодежной выставке. Если говорить о важности этого события для моей биографии, то значимым оно мне показалось ввиду того, что в родном городе, на тот момент, я практически не имел выставок.
— Расскажи про свой путь. Как ты из Томска попал в Краснодар. Зачем ты, собственно, туда поехал? Что дала тебе краснодарская тусовка? Ты же тусовался с арт-группировкой «ЗИП»? Расскажи об этом времени.
— Где-то с 2004 по 2010-й я уже жил в этом городе, так как мои родители на тот момент работали в Краснодаре и перевезли меня с собой. Этот город стал мне гораздо ближе по духу. К слову, именно там я, будучи школьником, приобщился к уличной (суб)культуре нулевых, которая там была хорошо развита. Я имею ввиду скейтборд, BMX, паркур. Именно тогда я начал рисовать граффити, что и привело меня сначала к стрит-арту, а после — современному искусству. В 2013-м я решил сепарироваться от родителей и вернуться в город, чья атмосфера мне была ближе. Там я поступил в университет и первый год совершенно не поддерживал связь с ЗИПами, находясь вне художественного контекста города. После ребята запустили курс, куда пригласили преподавать видных теоретиков, кураторов и художников: Хачатурова, Гуськова, Дьяконова, Савицкую, Ефимова и многих других. Курс был рассчитан на совсем начинающих авторов, и я не могу сказать, что в его рамках я узнал что-то новое. Однако он совершенно точно помог мне интегрироваться в краснодарское и, отчасти, российское арт-сообщество.
C 2014 по 2017-й я находился в плотном контакте с центром «Типография"*. Именно это время, как мне кажется, можно назвать периодом расцвета культурного центра. Каждый месяц открывались новые выставки, куда приходило большое число людей. Почти каждые выходные в центре проходили вечеринки. Столь насыщенной жизни я не наблюдал даже в Москве и Петербурге. За это время, наверное, я осуществил 50% своих проектов, в том числе, персональных. Некоторые из них мне кажутся слабоватыми и их я не упоминаю в биографии.
— Где-то с 2004 по 2010-й я уже жил в этом городе, так как мои родители на тот момент работали в Краснодаре и перевезли меня с собой. Этот город стал мне гораздо ближе по духу. К слову, именно там я, будучи школьником, приобщился к уличной (суб)культуре нулевых, которая там была хорошо развита. Я имею ввиду скейтборд, BMX, паркур. Именно тогда я начал рисовать граффити, что и привело меня сначала к стрит-арту, а после — современному искусству. В 2013-м я решил сепарироваться от родителей и вернуться в город, чья атмосфера мне была ближе. Там я поступил в университет и первый год совершенно не поддерживал связь с ЗИПами, находясь вне художественного контекста города. После ребята запустили курс, куда пригласили преподавать видных теоретиков, кураторов и художников: Хачатурова, Гуськова, Дьяконова, Савицкую, Ефимова и многих других. Курс был рассчитан на совсем начинающих авторов, и я не могу сказать, что в его рамках я узнал что-то новое. Однако он совершенно точно помог мне интегрироваться в краснодарское и, отчасти, российское арт-сообщество.
C 2014 по 2017-й я находился в плотном контакте с центром «Типография"*. Именно это время, как мне кажется, можно назвать периодом расцвета культурного центра. Каждый месяц открывались новые выставки, куда приходило большое число людей. Почти каждые выходные в центре проходили вечеринки. Столь насыщенной жизни я не наблюдал даже в Москве и Петербурге. За это время, наверное, я осуществил 50% своих проектов, в том числе, персональных. Некоторые из них мне кажутся слабоватыми и их я не упоминаю в биографии.
Одна из них называлась «Реинкарнация» и представляла собой обмен старыми работами с другими художниками. В рамках этой выставки-акции случилась крайне забавная история. У меня была работа «Без названия» — школьная тетрадь, где каждая клеточка была закрашена шариковой ручкой. Такой вот бессмысленный и кропотливый труд. Ею я обменялся с ЗИПами на несколько квадратных метров помещения «Типографии», пространство «Super gallery», где я уже выставлялся ранее.
В нем я курировал цикл выставок под общим названием «Микроскоп». Фокус моей кураторской деятельности был сосредоточен на ознакомлении либо с неизвестным потенциалом уже широко представленных художников, либо с авторами, чье творчество сложно вписать в какой-либо контекст. Расскажу о них чуть подробнее.
Валерий Скрипченков много лет был известен как посетитель любых вернисажей Краснодара — от православных ярмарок и фестивалей «Радио Шансон» до выставок современного искусства. Ни одна выставка в городе не обходилась без его участия в качестве зрителя, за что Валерий и получил прозвище «Свидетель». Однажды Валера оказался в больнице и, не имея возможности потреблять искусство, начал его производить с такой же манией. На выставку он предоставил сотни абстрактных композиций, нарисованных за время лечения на аннотациях от лекарственных средств. Самое удивительное, что Валерий умудрялся запоминать, где «верх», а где «низ» у каждой работы. Обидно, что я выбрал совершенно бездарное сценографическое решение для этого проекта, повесив графику в два ряда и отобрав на выставку только половину работ. Позже, в «Типографии"*, работы В. Скрипченкова развешивались от пола и до потолка, что производило сильное и, в какой-то мере, жуткое впечатление. Эта развеска мне понравилась гораздо больше.
Еще одним участником цикла стал украинский путешественник и фотохудожник Игорь Нещерет, на протяжении всей творческой карьеры документирующий боди-арт, нарисованный на лицах женщин. Он объездил множество стран в поисках новых выставок и фотографий, что, как и в случае с В. Скрипченковым, тоже является необычной творческой манией или, выражаясь языком Х. Зеемана, обсессией.
Известный краснодарский художник Стас Серов тоже раскрыл необычный потенциал в рамках кураторского цикла. Помимо живописных практик, он не расставался с зеркальным фотоаппаратом, фотографируя город, друзей, коллег, семью и все, что его окружает. Мне захотелось раскрыть этот необычный потенциал, на который никто из кураторов не обратил внимание.
Бизнесмен и сооснователь «Типографии"* Ник Мороз представил в стенах галереи выставку «Рожденный ползать не ссыт сверху» — серию живописи и графики на злободневную и политическую тематику, в основном, связанную с кубанским культурным контекстом. Художественную ценность представленных произведений Н. Мороз настойчиво отрицал.
В нем я курировал цикл выставок под общим названием «Микроскоп». Фокус моей кураторской деятельности был сосредоточен на ознакомлении либо с неизвестным потенциалом уже широко представленных художников, либо с авторами, чье творчество сложно вписать в какой-либо контекст. Расскажу о них чуть подробнее.
Валерий Скрипченков много лет был известен как посетитель любых вернисажей Краснодара — от православных ярмарок и фестивалей «Радио Шансон» до выставок современного искусства. Ни одна выставка в городе не обходилась без его участия в качестве зрителя, за что Валерий и получил прозвище «Свидетель». Однажды Валера оказался в больнице и, не имея возможности потреблять искусство, начал его производить с такой же манией. На выставку он предоставил сотни абстрактных композиций, нарисованных за время лечения на аннотациях от лекарственных средств. Самое удивительное, что Валерий умудрялся запоминать, где «верх», а где «низ» у каждой работы. Обидно, что я выбрал совершенно бездарное сценографическое решение для этого проекта, повесив графику в два ряда и отобрав на выставку только половину работ. Позже, в «Типографии"*, работы В. Скрипченкова развешивались от пола и до потолка, что производило сильное и, в какой-то мере, жуткое впечатление. Эта развеска мне понравилась гораздо больше.
Еще одним участником цикла стал украинский путешественник и фотохудожник Игорь Нещерет, на протяжении всей творческой карьеры документирующий боди-арт, нарисованный на лицах женщин. Он объездил множество стран в поисках новых выставок и фотографий, что, как и в случае с В. Скрипченковым, тоже является необычной творческой манией или, выражаясь языком Х. Зеемана, обсессией.
Известный краснодарский художник Стас Серов тоже раскрыл необычный потенциал в рамках кураторского цикла. Помимо живописных практик, он не расставался с зеркальным фотоаппаратом, фотографируя город, друзей, коллег, семью и все, что его окружает. Мне захотелось раскрыть этот необычный потенциал, на который никто из кураторов не обратил внимание.
Бизнесмен и сооснователь «Типографии"* Ник Мороз представил в стенах галереи выставку «Рожденный ползать не ссыт сверху» — серию живописи и графики на злободневную и политическую тематику, в основном, связанную с кубанским культурным контекстом. Художественную ценность представленных произведений Н. Мороз настойчиво отрицал.
В общем, кураторский цикл «Микроскоп» стал неким исследованием индивидуальных одержимостей и иррациональных творческих мотивов. А также, ар-брюта и наивного искусства, в том числе как сознательных стратегий или отдельных свойств культурных деятелей, которые не попадают под это определение. К вопросу об иррациональности и мистике: так получилось, что тетрадка «Без названия», передающая аффективное состояние, «реинкарнировалась» в четыре персональные выставки, каждая из которых раскрыла упомянутую тематику под собственным ракурсом, о чем я, разумеется, не задумался и обратил на это внимание уже постфактум. Конечно, все гораздо проще, логичнее и обусловлено моим давним интересом к ар-брюту и искусству, как способу противостояния реальности. На тот момент я также находился под сильным влиянием философии и биографии А. Шопенгауэра и мне казалось несправедливым игнорирование философии искусства этого автора: говоря упрощенно, современное искусство принято сопоставлять с кантианской (эстетичное и возвышенное), либо гегельянской традицией (концептуальные и ангажированные высказывания). Интерпретация искусства в качестве способа психологического выживания — достаточно редкое явление, как и отсылки к философу-идеалисту, снискавшему сомнительную репутацию.
Также в галерее постоянно показывались работы студентов КИСИ, в рамках фестиваля «Может» была показана персональная выставка Кати Юшкевич, а в свободное от экспозиций время я использовал пространство галереи в качестве мастерской, в т. ч. придумывал художников и проводил им персональные выставки без каких-либо анонсов и даже посетителей. К слову, именно тогда меня начала интересовать тема магистерской, а после кандидатской диссертации — «Кураторский проект как медиум художника»
— Я хочу, чтобы ты попытался рассказать простыми словами. Чем ты занимаешься/занимался в современном искусстве. Мне самой бывает сложно в нескольких предложениях объяснить людям, чем ты занимаешься.
— С помощью статичных медиа я работал с авторской мифологией и развитием циклов, отличимых с позиции формы, но пересекающихся в своем содержании проектов — я старался избегать повторений в выразительных средствах, адаптируя и искажая художественный язык, его я определял как постконцептуальный, и даже прибегая к эстетическим вещам, ориентировался на анализ формы и визуальное остроумие. В числе моих интересов следует выделить обнаружение реакционных форм в современном искусстве и лево-ангажированной риторике, а также переосмысление ар-брюта и индивидуализма в качестве художественных стратегий. Главный метод, который я использовал в изобразительном искусстве — деконструкция привычного современному человеку визуального ряда: от попытки создать абстракцию из современных эстетических режимов до ироничного предложения антимодернистской методологии в XXI веке. Для меня также было важно экспонировать живопись и объекты в инсталляционной форме, задействуя бытовые предметы и специфичность пространства, вовлекать зрителя, преподнося ему скрытые детали и знаки, ориентирующие на индивидуальное прочтение.
Это практически повторение моего artist’s statement’а последних творческих лет.
— С помощью статичных медиа я работал с авторской мифологией и развитием циклов, отличимых с позиции формы, но пересекающихся в своем содержании проектов — я старался избегать повторений в выразительных средствах, адаптируя и искажая художественный язык, его я определял как постконцептуальный, и даже прибегая к эстетическим вещам, ориентировался на анализ формы и визуальное остроумие. В числе моих интересов следует выделить обнаружение реакционных форм в современном искусстве и лево-ангажированной риторике, а также переосмысление ар-брюта и индивидуализма в качестве художественных стратегий. Главный метод, который я использовал в изобразительном искусстве — деконструкция привычного современному человеку визуального ряда: от попытки создать абстракцию из современных эстетических режимов до ироничного предложения антимодернистской методологии в XXI веке. Для меня также было важно экспонировать живопись и объекты в инсталляционной форме, задействуя бытовые предметы и специфичность пространства, вовлекать зрителя, преподнося ему скрытые детали и знаки, ориентирующие на индивидуальное прочтение.
Это практически повторение моего artist’s statement’а последних творческих лет.
— Я помню, у тебя была однажды сложная ситуация во время артист-толка в университете. Когда томская публика не поняла в чём суть твоего искусства. Как думаешь почему это произошло?
— Чтобы понять, в чем суть моего искусства, нужно быть хотя бы поверхностно знакомым с современной культурой. Ничего сложного и радикально-нового я не придумал. Более того, я работаю с традиционными медиа, а показанный проект не требовал знания теории и был сильно адаптирован под локальный контекст. Как мне кажется, если человек приходит на подобное мероприятие, то он, априори, должен знать, на что взял билет и что следует ожидать (в сети была выложена информация обо мне и ссылки на мои ресурсы). Например, сложно представить, чтобы неподготовленный посетитель, оказавшийся на лекции по высшей математике, требовал донести до него простыми словами, что это вообще такое.
Я, действительно, имею большой опыт общения со зрителями разного уровня подготовки, но с подобным я столкнулся впервые: несколько приглашенных посетителей просто-напросто не идентифицировали увиденное в качестве искусства, перебивая меня и спрашивая, где висят картины и что вообще я показываю. Пытаясь объяснить, я слышал хамские «ну и что?» и «зачем это?», практически на повышенном тоне. Женщина постарше давала более лояльные комментарии, но тоже не уступающие в степени своей абсурдности: «ну да, это такой вот суровый стиль». Со стороны одного пожилого мужчины была очень положительная, но крайне странная оценка — мне он посоветовал «идти в рекламу, потому что такого нет даже на Западе, ведь там одни … (гомосексуалы)». Прошло почти три года, а я до сих пор не знаю, как на все перечисленное следует реагировать.
— Чтобы понять, в чем суть моего искусства, нужно быть хотя бы поверхностно знакомым с современной культурой. Ничего сложного и радикально-нового я не придумал. Более того, я работаю с традиционными медиа, а показанный проект не требовал знания теории и был сильно адаптирован под локальный контекст. Как мне кажется, если человек приходит на подобное мероприятие, то он, априори, должен знать, на что взял билет и что следует ожидать (в сети была выложена информация обо мне и ссылки на мои ресурсы). Например, сложно представить, чтобы неподготовленный посетитель, оказавшийся на лекции по высшей математике, требовал донести до него простыми словами, что это вообще такое.
Я, действительно, имею большой опыт общения со зрителями разного уровня подготовки, но с подобным я столкнулся впервые: несколько приглашенных посетителей просто-напросто не идентифицировали увиденное в качестве искусства, перебивая меня и спрашивая, где висят картины и что вообще я показываю. Пытаясь объяснить, я слышал хамские «ну и что?» и «зачем это?», практически на повышенном тоне. Женщина постарше давала более лояльные комментарии, но тоже не уступающие в степени своей абсурдности: «ну да, это такой вот суровый стиль». Со стороны одного пожилого мужчины была очень положительная, но крайне странная оценка — мне он посоветовал «идти в рекламу, потому что такого нет даже на Западе, ведь там одни … (гомосексуалы)». Прошло почти три года, а я до сих пор не знаю, как на все перечисленное следует реагировать.
Реальная ситуация в российской провинции слишком далека от утопических сюжетов, показанных в фильме С. Басковой «За Маркса», где рабочие завода обсуждают Годара и приглашают друг друга посмотреть на свои произведения. Только вот вопросов к людям с завода быть не может. Совсем другое дело, если ты работник культуры и представитель интеллигенции. Это может показаться высокомерным, но соответствующий контекст в городе отсутствует до такой степени, что люди, даже будучи сотрудниками галерей и музеев, сумели избежать самой базовой информации о течениях в искусстве ХХ столетия. Логично предположить, что никто толком не следил за крупными событиями в России и, тем более, в мире. Это иллюстрирует следующий пример: показываю специальный проект молодежной биеннале, а мне говорят, что если я «интересуюсь тем, что такое „современное искусство“», то мне следует посмотреть, что было на выставке «Регион 70». Ответ, что в этой выставке десятилетней давности я также принял участие, вызвал определенный ступор… Как мне кажется, это идеальная иллюстрация кругозора, ограниченного салонной и академической сценой города.
Мое мнение о положении дел в провинции вовсе не шовинизм! На это есть целый ряд объективных причин: интерес к современному искусству тесно связан с такими материальными аспектами, как экономическое развитие города и его близость к столице. Бессмысленно отрицать и широкий доступ к информации: в сети есть лекции Саши Обуховой и Ирины Кулик (занимающие одну из ключевых ролей в курсе «Новые художественные стратегии» ИСИ), артист-толки художников, а также архивы журналов о современном искусстве и философии. V-A-C и Garage уже лет десять развивают замечательные издательские программы. Если ранее подобную информацию приходилось собирать по крупицам и на зарубежных ресурсах, то в настоящее время я бы отметил даже некое перенасыщение перечисленной информацией. В любом случае, получить базовое представление о современном искусстве и его логике можно лишь за несколько дней.
Однако, имея опыт работы с магистрантами, могу сказать, что все не настолько плохо и они подкованы в этом плане. В Томске сильная академическая среда, в чьих интересах, в том числе развитие современного искусства. И я уверен, что магистерская программа «Art & Science» даст (и уже дает) свои плоды, сформировав полноценное арт-сообщество.
Что касается открытия моей выставки, то, хочется верить, эта ситуация попала в нужный нерв. И когда таких попаданий будет больше, ситуация начнет меняться в лучшую сторону.
Мое мнение о положении дел в провинции вовсе не шовинизм! На это есть целый ряд объективных причин: интерес к современному искусству тесно связан с такими материальными аспектами, как экономическое развитие города и его близость к столице. Бессмысленно отрицать и широкий доступ к информации: в сети есть лекции Саши Обуховой и Ирины Кулик (занимающие одну из ключевых ролей в курсе «Новые художественные стратегии» ИСИ), артист-толки художников, а также архивы журналов о современном искусстве и философии. V-A-C и Garage уже лет десять развивают замечательные издательские программы. Если ранее подобную информацию приходилось собирать по крупицам и на зарубежных ресурсах, то в настоящее время я бы отметил даже некое перенасыщение перечисленной информацией. В любом случае, получить базовое представление о современном искусстве и его логике можно лишь за несколько дней.
Однако, имея опыт работы с магистрантами, могу сказать, что все не настолько плохо и они подкованы в этом плане. В Томске сильная академическая среда, в чьих интересах, в том числе развитие современного искусства. И я уверен, что магистерская программа «Art & Science» даст (и уже дает) свои плоды, сформировав полноценное арт-сообщество.
Что касается открытия моей выставки, то, хочется верить, эта ситуация попала в нужный нерв. И когда таких попаданий будет больше, ситуация начнет меняться в лучшую сторону.
— У тебя было много крутых проектов за пределами Томска, ты участвовал в Московской международной биеннале молодого искусства, ярмарке современного искусства Cosmoscow, выставлялся в галерее «Электрозавод» и т. д. О тебе есть публикации, на aroundart, например. Но при всем этом, мне кажется, что про тебя мало кто знает в Томске. Это проблема или нет? Почему так?
— Я не могу так сказать, всем томским специалистам по contemporary art сфере [обо мне] известно (а другая публика мне малоинтересна). Другое дело, что их можно перечесть по пальцам одной руки. Много томских художников читало aroundart? Много следит за биеннале и московскими artist run spaces? Современное искусство не носит развлекательный или декоративный характер, а художник не шоумэн, чтобы его искусство представляло интерес за рамками арт-сообщества (в которое входит и подготовленный зритель). Художники, широко известные в городе, способны вступать в коллаборации с салонной и академической средой, а этого я совсем не желаю.
К тому же, по сей день в Томске нет ни одной площадки, готовой представить современное искусство со всеми его тонкостями, включая сценографию — каждая из площадок ориентирована на «ковровую развеску» картин без нейтрального «white cube» пространства и возможности сверлить стены. Именно поэтому все «крутые проекты», если можно так выразиться, прошли за пределами города. Реализовать более-менее успешный проект в Томске пока не представляется возможным. Однажды я попытался, но ничего из этого не вышло. Даже несмотря на то, что проект Sq. 250 был локальным исследованием, своего зрителя он, опять же, нашел в Москве и польском журнале об искусстве во время пандемии zine without a crown. Российский зин под названием «Неизвестный человек» тоже выдал хороший материал.
— Я не могу так сказать, всем томским специалистам по contemporary art сфере [обо мне] известно (а другая публика мне малоинтересна). Другое дело, что их можно перечесть по пальцам одной руки. Много томских художников читало aroundart? Много следит за биеннале и московскими artist run spaces? Современное искусство не носит развлекательный или декоративный характер, а художник не шоумэн, чтобы его искусство представляло интерес за рамками арт-сообщества (в которое входит и подготовленный зритель). Художники, широко известные в городе, способны вступать в коллаборации с салонной и академической средой, а этого я совсем не желаю.
К тому же, по сей день в Томске нет ни одной площадки, готовой представить современное искусство со всеми его тонкостями, включая сценографию — каждая из площадок ориентирована на «ковровую развеску» картин без нейтрального «white cube» пространства и возможности сверлить стены. Именно поэтому все «крутые проекты», если можно так выразиться, прошли за пределами города. Реализовать более-менее успешный проект в Томске пока не представляется возможным. Однажды я попытался, но ничего из этого не вышло. Даже несмотря на то, что проект Sq. 250 был локальным исследованием, своего зрителя он, опять же, нашел в Москве и польском журнале об искусстве во время пандемии zine without a crown. Российский зин под названием «Неизвестный человек» тоже выдал хороший материал.
— Если судить по твоему портфолио и по разговорам с тобой, у тебя просто непреодолимая страсть к обучению. Ты учился в Институте проблем современного искусства, Школе фотографии и мультимедиа им. А. Родченко, ты магистр искусствоведения. Скажи, что дало тебе всё это образование. И кстати, почему ты решил выбрать завершающей стадией своего обучения именно аспирантуру Томского государственного университета, хотя со своим багажом знаний ты мог выбрать любой вуз?
— Страсти к обучению у меня нет и, более того, я считаю его совсем не обязательным ввиду, опять же, широкого доступа к информации, включая записи лекций и литературу. Образование в арт-школах дало ряд знакомств с состоявшимися художниками, кураторами, критиками и теоретиками. Цели поучиться во всех арт-школах у меня не стояло — это получалось непроизвольно, так как у меня было свободное время (Школу Родченко, кстати, я так и не окончил). Окончание же магистратуры, а после аспирантуры — скорее, вынужденная мера. Академическая карьера более стабильна и предсказуема, чем художественная, ее я думал развивать параллельно. Чем сейчас и занимаюсь.
Что же касается переезда в Томск, то на это повлияли, во-первых, личные обстоятельства, а во-вторых, я искренне хотел что-то сделать для этого города и как-то поспособствовать локальной художественной ситуации.
— А на какую тему ты пишешь диссертацию?
— Я продолжаю тему магистерского исследования «Кураторский проект как художественный медиум». Основной же вопрос моего исследования — может ли кураторский проект являться средством художественного выражения, наряду с живописью, фотографией скульптурой и видео.
— Кого бы ты выделил из своих учителей? Кто стал ключевой фигурой для тебя как для художника?
— В разное время на меня повлияли Андрей Великанов, Стас Шурипа, Виктор Алимпиев, Сергей Братков и Авдей Тер-Оганьян. Но никого из перечисленных художников назвать учителем я не решусь. Это совершенно разные авторы с противоположными стратегиями. К тому же, их мировоззрение и, в частности, подходы к визуальному искусству, оказывались не всегда мне близки. Но именно в процессе дискуссий с этими людьми формировался мой индивидуальный подход.
— Я знаю, что в последние годы ты перестал работать как художник. Почему это произошло?
— Будет слишком опрометчиво прямым текстом назвать основную причину, по которой искусство в нынешнем контексте становится совсем неуместным. Но, в моем случае, она стала лишь катализатором. Я написал об этом подробный пост, где выделил несколько основных причин. С твоего позволения, процитирую их:
«Первая и основная проблема заключается в том, что за эти несколько лет сильно изменилось мое мышление, став прагматичным, материалистическим и уже точно не творческим. Скептическое отношение к искусству, как к виду деятельности преследовало меня постоянно, однако, за последние годы я попросту оказывался все менее способен мыслить визуальными образами. Я также оказался не способен что-то из себя выдавливать и находить альтернативные пути, стараясь приспособиться к новым реалиям: все-таки, я работал с классическими медиа, а им нужна сценография (соответственно, галерея, либо музей). Подобная проблема берет начало еще со времен пандемии, достигнув пика сейчас, когда все институции либо свернули активность, либо облажались.
Из наиболее логичных выходов в сложившейся ситуации видится лишь нонконформизм в лице самоорганизаций и квартирников. И, не смотря на мое критическое отношение к худ. сообществу, подобный формат мне малоинтересен и никогда не являлся моей сильной стороной. К тому же, продолжающаяся по инерции художественная жизнь и выставочная активность, лично у меня, не вызывает ничего, кроме отвращения.
— Страсти к обучению у меня нет и, более того, я считаю его совсем не обязательным ввиду, опять же, широкого доступа к информации, включая записи лекций и литературу. Образование в арт-школах дало ряд знакомств с состоявшимися художниками, кураторами, критиками и теоретиками. Цели поучиться во всех арт-школах у меня не стояло — это получалось непроизвольно, так как у меня было свободное время (Школу Родченко, кстати, я так и не окончил). Окончание же магистратуры, а после аспирантуры — скорее, вынужденная мера. Академическая карьера более стабильна и предсказуема, чем художественная, ее я думал развивать параллельно. Чем сейчас и занимаюсь.
Что же касается переезда в Томск, то на это повлияли, во-первых, личные обстоятельства, а во-вторых, я искренне хотел что-то сделать для этого города и как-то поспособствовать локальной художественной ситуации.
— А на какую тему ты пишешь диссертацию?
— Я продолжаю тему магистерского исследования «Кураторский проект как художественный медиум». Основной же вопрос моего исследования — может ли кураторский проект являться средством художественного выражения, наряду с живописью, фотографией скульптурой и видео.
— Кого бы ты выделил из своих учителей? Кто стал ключевой фигурой для тебя как для художника?
— В разное время на меня повлияли Андрей Великанов, Стас Шурипа, Виктор Алимпиев, Сергей Братков и Авдей Тер-Оганьян. Но никого из перечисленных художников назвать учителем я не решусь. Это совершенно разные авторы с противоположными стратегиями. К тому же, их мировоззрение и, в частности, подходы к визуальному искусству, оказывались не всегда мне близки. Но именно в процессе дискуссий с этими людьми формировался мой индивидуальный подход.
— Я знаю, что в последние годы ты перестал работать как художник. Почему это произошло?
— Будет слишком опрометчиво прямым текстом назвать основную причину, по которой искусство в нынешнем контексте становится совсем неуместным. Но, в моем случае, она стала лишь катализатором. Я написал об этом подробный пост, где выделил несколько основных причин. С твоего позволения, процитирую их:
«Первая и основная проблема заключается в том, что за эти несколько лет сильно изменилось мое мышление, став прагматичным, материалистическим и уже точно не творческим. Скептическое отношение к искусству, как к виду деятельности преследовало меня постоянно, однако, за последние годы я попросту оказывался все менее способен мыслить визуальными образами. Я также оказался не способен что-то из себя выдавливать и находить альтернативные пути, стараясь приспособиться к новым реалиям: все-таки, я работал с классическими медиа, а им нужна сценография (соответственно, галерея, либо музей). Подобная проблема берет начало еще со времен пандемии, достигнув пика сейчас, когда все институции либо свернули активность, либо облажались.
Из наиболее логичных выходов в сложившейся ситуации видится лишь нонконформизм в лице самоорганизаций и квартирников. И, не смотря на мое критическое отношение к худ. сообществу, подобный формат мне малоинтересен и никогда не являлся моей сильной стороной. К тому же, продолжающаяся по инерции художественная жизнь и выставочная активность, лично у меня, не вызывает ничего, кроме отвращения.
Еще одна немаловажная проблема заключается в том, что мое искусство всегда было далеко от политики, а продолжать что-то делать, занимая аполитичную позицию в нынешних реалиях не то что неуместно, но и цинично. Более того, мне по-прежнему остаются неприятны и смешны доминирующие праволиберальные настроения среди т. н. «левых» кураторов и художников, при этом готовых порвать за Шульман**, Навального***, Яшина****, Ходорковского***** и пр. Политически ангажированное искусство я тоже всегда недолюбливал, как и его попытки залезть в те же ворота, что и соц-арт, посредством деконструкции государственной эстетики.
И, наконец, так как о современном искусстве я узнал гораздо раньше своих сверстников, мой визуальный язык оказался сформирован под влиянием тенденций 90-х и 00-х. Думаю, всем очевидно, что подобная эстетика в руках молодого художника оказывается неактуальна и даже нелепа. Доминирующие же течения в кругах художников моего поколения мне остаются не только далеки, но и непонятны. Плюс, у меня всегда отсутствовал почерк и целостная стратегия. К искусству я относился как к форме познания, выбирая эстетический и концептуальных подход в зависимости от целей высказывания. Подобную нелинейность я и находил своей фишкой, недоумевая от замечаний о том, будто бы следует сфокусироваться на чем-то одном. Следующую риторику я всегда считал конъюнктурной, однако, бессмысленно отрицать, что для успеха и роста в сфере СИ необходим именно такой подход. Невозможно отрицать и то, что занятая мною позиция является очередным тупиком, пресекающим дальнейшее развитие.
И, наконец, так как о современном искусстве я узнал гораздо раньше своих сверстников, мой визуальный язык оказался сформирован под влиянием тенденций 90-х и 00-х. Думаю, всем очевидно, что подобная эстетика в руках молодого художника оказывается неактуальна и даже нелепа. Доминирующие же течения в кругах художников моего поколения мне остаются не только далеки, но и непонятны. Плюс, у меня всегда отсутствовал почерк и целостная стратегия. К искусству я относился как к форме познания, выбирая эстетический и концептуальных подход в зависимости от целей высказывания. Подобную нелинейность я и находил своей фишкой, недоумевая от замечаний о том, будто бы следует сфокусироваться на чем-то одном. Следующую риторику я всегда считал конъюнктурной, однако, бессмысленно отрицать, что для успеха и роста в сфере СИ необходим именно такой подход. Невозможно отрицать и то, что занятая мною позиция является очередным тупиком, пресекающим дальнейшее развитие.
Не знаю, можно ли все это обозначить завершением творческой карьеры, но, в любом случае, причин и желания что-то продолжать я попросту не вижу, находя патовой совокупность вышеупомянутых обстоятельств. Очень надеюсь, что когда все утихнет и вернется в привычный ритм, я сумею трезво оценить результаты 13-летней деятельности, представив итог наработанного опыта. Однако, чем это будет конкретно (и будет ли), я пока слабо представляю".
— Из всех своих проектов, какой бы ты выделил для себя как самый важный? Проект, благодаря которому может быть, ты нашёл себя, как художника или почувствовал себя уверенным автором?
— На данный момент, нет ни одного проекта, который бы мне нравился. Хочется верить, что он еще впереди. Даже если прекращение моей деятельности станет окончательным, мне бы все равно хотелось с холодным рассудком проанализировать результаты своей работы и подвести итог.
Я всегда критически оценивал свои работы. Художником я тоже не могу называть себя (и никогда не называл). К искусству я относился как к языку, способному передать визуальный образ. Ровно таким же образом, задействуя речь и текст, рассуждая на те или иные темы, я не берусь называть себя философом. Являюсь ли я художником, должны определять критики и искусствоведы.
— Расскажи про свой проект Sq. 250, который ты реализовал во время пандемии. Как ты его придумал? Ведь на тот момент казалось, что пандемия — это самое страшное, что может с нами произойти. Изменилось ли твое восприятие этого проекта сегодня?
— Карантин я провел в своей некогда детской комнате в Томске. Ситуация самоизоляции наложилась на один из моих ключевых интересов — рассмотрение практик заточения в разных культурах, религиях и социальных условиях. В комнате я находил, анализировал и деконструировал артефакты из прошлого, сформулировавшие мои визуальные предпочтения. В них сосуществовали эстетика ретро-игр, эксплуатационного кино, провинциальной рекламы, граффити и русского авангарда.
Мне также была важна процессуальность проекта: создание «выставки» без посетителей и рекомбинирование экспонатов для последующих фотоснимков. Таким образом, формат экспозиции превращается в очередную медитативную практику, сравнимую, например, с пасьянсом или дзен-буддистским садом камней.
Существовал еще один факт, повлиявший на реализацию проекта: уехав из столицы и лишившись институциональной поддержки, я решил найти ей альтернативу, задумав ироничный цикл проектов, представляющий собою симбиоз кураторской, организаторской, издательской, научной функции в осмыслении и производстве визуальных смыслов под руководством одного человека. Полученный результат я именовал выставкой или экспозицией лишь условно, более склоняясь к определению «действие». Сценография каждого действия менялась для последующих фотоснимков, а по завершению отчета объекты демонтировались.
На данный момент я считаю, что проект получился крайне провальным и вспоминать о нем я не люблю. На то есть ряд причин: во-первых, творческий и жизненный кризис. Тупиковость поисков, которую я тогда не осознавал. Все это помножено на бешеную продуктивность «в молоко». Из всего цикла мне нравится лишь одна часть, а также по одному снимку из остальных частей.
— На данный момент, нет ни одного проекта, который бы мне нравился. Хочется верить, что он еще впереди. Даже если прекращение моей деятельности станет окончательным, мне бы все равно хотелось с холодным рассудком проанализировать результаты своей работы и подвести итог.
Я всегда критически оценивал свои работы. Художником я тоже не могу называть себя (и никогда не называл). К искусству я относился как к языку, способному передать визуальный образ. Ровно таким же образом, задействуя речь и текст, рассуждая на те или иные темы, я не берусь называть себя философом. Являюсь ли я художником, должны определять критики и искусствоведы.
— Расскажи про свой проект Sq. 250, который ты реализовал во время пандемии. Как ты его придумал? Ведь на тот момент казалось, что пандемия — это самое страшное, что может с нами произойти. Изменилось ли твое восприятие этого проекта сегодня?
— Карантин я провел в своей некогда детской комнате в Томске. Ситуация самоизоляции наложилась на один из моих ключевых интересов — рассмотрение практик заточения в разных культурах, религиях и социальных условиях. В комнате я находил, анализировал и деконструировал артефакты из прошлого, сформулировавшие мои визуальные предпочтения. В них сосуществовали эстетика ретро-игр, эксплуатационного кино, провинциальной рекламы, граффити и русского авангарда.
Мне также была важна процессуальность проекта: создание «выставки» без посетителей и рекомбинирование экспонатов для последующих фотоснимков. Таким образом, формат экспозиции превращается в очередную медитативную практику, сравнимую, например, с пасьянсом или дзен-буддистским садом камней.
Существовал еще один факт, повлиявший на реализацию проекта: уехав из столицы и лишившись институциональной поддержки, я решил найти ей альтернативу, задумав ироничный цикл проектов, представляющий собою симбиоз кураторской, организаторской, издательской, научной функции в осмыслении и производстве визуальных смыслов под руководством одного человека. Полученный результат я именовал выставкой или экспозицией лишь условно, более склоняясь к определению «действие». Сценография каждого действия менялась для последующих фотоснимков, а по завершению отчета объекты демонтировались.
На данный момент я считаю, что проект получился крайне провальным и вспоминать о нем я не люблю. На то есть ряд причин: во-первых, творческий и жизненный кризис. Тупиковость поисков, которую я тогда не осознавал. Все это помножено на бешеную продуктивность «в молоко». Из всего цикла мне нравится лишь одна часть, а также по одному снимку из остальных частей.
— Это были реальные объекты или Photoshop? Я запуталась в твоих реальностях.
— Я не злоупотреблял этим редактором и использовал его лишь для того, чтобы приблизить изображение к реальной цветопередаче. К исключениям относится одна фотография, на которой я изобразил дым, также на нескольких снимках я добавил текстуру снега. Плюс в рамках одной серии использовал имитацию черно-белой пленки. А так, в 100% случаев это, конечно же, были реальные объекты.
— В плане техники, мне кажется, что ты универсальный художник. Ты работаешь с керамикой, с цифрой, с текстом. Тебе это помогает или мешает?
— К сожалению, в Томске я замечаю унаследованное от СХР деление художников на представителей той или иной техники (на живописцев, графиков и скульпторов). Современное искусство — трансмедийное явление и я никогда не обращал внимание на упомянутую «универсальность». Для каждого высказывания находится конкретная, наиболее уместная форма. Не важно, живопись, скульптура, инсталляция, текст или фото — это не может ни помогать, ни мешать.
— Я не злоупотреблял этим редактором и использовал его лишь для того, чтобы приблизить изображение к реальной цветопередаче. К исключениям относится одна фотография, на которой я изобразил дым, также на нескольких снимках я добавил текстуру снега. Плюс в рамках одной серии использовал имитацию черно-белой пленки. А так, в 100% случаев это, конечно же, были реальные объекты.
— В плане техники, мне кажется, что ты универсальный художник. Ты работаешь с керамикой, с цифрой, с текстом. Тебе это помогает или мешает?
— К сожалению, в Томске я замечаю унаследованное от СХР деление художников на представителей той или иной техники (на живописцев, графиков и скульпторов). Современное искусство — трансмедийное явление и я никогда не обращал внимание на упомянутую «универсальность». Для каждого высказывания находится конкретная, наиболее уместная форма. Не важно, живопись, скульптура, инсталляция, текст или фото — это не может ни помогать, ни мешать.
— Томск играет роль для тебя, как для художника? Он тебе что-то даёт?
— Если брать бытовые аспекты, то это спокойствие, комфорт и бюджетное проживание. Нравятся сибирский климат и архитектура города.
Что же касается культурной ситуации, то у нас с городом были напряженные отношения. Я так и не смог ему ничего дать, как и он мне. Скорее, даже, наоборот, после возвращения в Томск, я растерял связи и моя выставочная активность пошла на спад. На тот момент я еще не приостановил карьеру, у меня периодически были резиденции и проходили выставки в Москве и Петербурге. Но в этом городе я так и не сумел пригодиться. Найти прикладную работу в сфере культуры здесь также почти невозможно. Сейчас аспирантура подошла к концу, приближается защита, а после нее я задумываюсь уже об окончательном переезде в Москву или Краснодар. Увы.
К слову, спокойная атмосфера этого города хорошо помогает мне сконцентрироваться на научной деятельности. Это бы я тоже отметил.
— Если брать бытовые аспекты, то это спокойствие, комфорт и бюджетное проживание. Нравятся сибирский климат и архитектура города.
Что же касается культурной ситуации, то у нас с городом были напряженные отношения. Я так и не смог ему ничего дать, как и он мне. Скорее, даже, наоборот, после возвращения в Томск, я растерял связи и моя выставочная активность пошла на спад. На тот момент я еще не приостановил карьеру, у меня периодически были резиденции и проходили выставки в Москве и Петербурге. Но в этом городе я так и не сумел пригодиться. Найти прикладную работу в сфере культуры здесь также почти невозможно. Сейчас аспирантура подошла к концу, приближается защита, а после нее я задумываюсь уже об окончательном переезде в Москву или Краснодар. Увы.
К слову, спокойная атмосфера этого города хорошо помогает мне сконцентрироваться на научной деятельности. Это бы я тоже отметил.
— Есть ли у тебя какие-то планы и надежды на будущее, связанные с искусством, именно с практикой, не с теорией?
— Пока что-то не могу загадывать. После публикации упомянутого поста я был уверен, что бросил искусство окончательно и полтора года совершенно им не занимался. Но совсем недавно продолжил делать негабаритные объекты. Изначально это было техническим экспериментом, который я хотел сделать «в стол» и забыть о нем. Но сейчас вот увлекся и даже не знаю, выльется это в какой-то проект или нет. В любом случае, пока не вижу перспектив это показывать. Не думаю, что это сейчас уместно.
— Пока что-то не могу загадывать. После публикации упомянутого поста я был уверен, что бросил искусство окончательно и полтора года совершенно им не занимался. Но совсем недавно продолжил делать негабаритные объекты. Изначально это было техническим экспериментом, который я хотел сделать «в стол» и забыть о нем. Но сейчас вот увлекся и даже не знаю, выльется это в какой-то проект или нет. В любом случае, пока не вижу перспектив это показывать. Не думаю, что это сейчас уместно.
— Ты чувствуешь себя частью художественного сообщества Томска? Если оно вообще существует, на твой взгляд?
— Томское художественное сообщество представлено, по большей части, стрит-артом, академической и салонной средой. Ничто из перечисленного мне не интересно. К современному искусству я могу отнести сестер Сарычевых (Малышки 18:22), Митю Главанакова и несколько других ребят объединения «арс котельная». Из университетской среды, на данный момент, это Д. В. Галкин. Все перечисленные люди интегрированы в российское сообщество и с ними я давно нахожусь в диалоге. Еще Наташа Юдина, с ней я не знаком и мне не совсем близки ее практики. Еще есть «Лаборатория ТриП». Но у них какое-то свое микро-сообщество, сепарированное от российской арт-сцены и ориентированное на поэтичное высказывание в городской среде. Это тоже совсем не мое. Но при всем при этом, феномен группы я нахожу крайне важным для контекста города.
— Томское художественное сообщество представлено, по большей части, стрит-артом, академической и салонной средой. Ничто из перечисленного мне не интересно. К современному искусству я могу отнести сестер Сарычевых (Малышки 18:22), Митю Главанакова и несколько других ребят объединения «арс котельная». Из университетской среды, на данный момент, это Д. В. Галкин. Все перечисленные люди интегрированы в российское сообщество и с ними я давно нахожусь в диалоге. Еще Наташа Юдина, с ней я не знаком и мне не совсем близки ее практики. Еще есть «Лаборатория ТриП». Но у них какое-то свое микро-сообщество, сепарированное от российской арт-сцены и ориентированное на поэтичное высказывание в городской среде. Это тоже совсем не мое. Но при всем при этом, феномен группы я нахожу крайне важным для контекста города.
* — По решению Минюста Р Ф, АНО «Краснодарский центр современного искусства «Типография» включен в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента. «Типография» закрыта c 12 мая 2022 года.
** — По решению Минюста Р Ф, Е. Шульман признана иностранным агентом.
*** — По решению Минюста Р Ф, А. Навальный признан иностранным агентом.
**** По решению Минюста Р Ф, И. Яшин признан иностранным агентом.
***** По решению Минюста Р Ф, М. Ходорковский признан иностранным агентом.
Впервые интервью было опубликовано в интернет-издании «Томский Обзор»
** — По решению Минюста Р Ф, Е. Шульман признана иностранным агентом.
*** — По решению Минюста Р Ф, А. Навальный признан иностранным агентом.
**** По решению Минюста Р Ф, И. Яшин признан иностранным агентом.
***** По решению Минюста Р Ф, М. Ходорковский признан иностранным агентом.
Впервые интервью было опубликовано в интернет-издании «Томский Обзор»